Александр Малиновский: "Нужно наконец определиться с интеллектуальной собственностью"

- Зачем созданы ЦТТ, в чем их идея?

- Три года назад Минпромнауки разработало базовый документ по развитию экономики высоких технологий в стране - Концепцию развития венчурной индустрии в России до 2010 года. В ней государство заявило о намерении создать благоприятные условия для того, чтобы в российскую инновационную сферу пошли деньги венчурных инвесторов. В Концепции было впервые прописано, что на базе академических, отраслевых институтов и вузов должны создаваться специализированные структуры, которые условно были названы центрами трансфера технологий. Они должны заниматься коммерциализацией результатов научных разработок, в том числе полученных за счет средств целевого государственного финансирования. При поддержке Минпромнауки начали запускать шесть таких центров. Реально заработало пять: в Санкт-Петербурге, Черноголовке (Моск. обл.), Нижнем Новгороде, Екатеринбурге и Краснодаре. В Сибирском отделении Академии наук ЦТТ так и не родился.

Центры немного отличаются по организационной схеме и принципам работы, но у всех одна цель - создание новых бизнесов на основе технологических разработок, возникающих в научно-исследовательских отраслевых и академических институтах и вузах.

- А до создания ЦТТ разве никто не зарабатывал на внедрении в бизнес научных разработок?

- Идея коммерциализации научного потенциала не нова. Были и есть вполне успешные компании, которые занимаются патентованием и лицензированием разработок. Но их работа в основном сводится к попыткам создания лицензионного потока, то есть к продаже лицензий и получению от этого каких-то доходов. ЦТТ же занимается еще и созданием бизнес-структур, которые могли бы выпускать товары. На Западе инфраструктура создания нового продукта из научной идеи работает как часы уже несколько десятилетий. У нас наука и бизнес никак не стыковались.

Ни у государства, ни у институтов, ни у разработчиков не было заинтересованности в коммерциализации разработок, которые они получали в рамках программ научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок (НИОКР), профинансированных государством. Перед научно-исследовательскими институтами, университетами и вузами задача коммерциализировать свои наработки не ставилась изначально. Кроме того, вся интеллектуальная собственность на изобретения, зачастую представляющая собой набор технической документации, до сих пор принадлежит государству. Институтам нет смысла заниматься вопросами, связанными с защитой прав, которые им не принадлежат.

Государство защитой прав на свои разработки тоже не занималось. Исключение составляли лишь разработки военного и двойного применения.

- Но нельзя сказать, что до создания Концепции развития венчурной индустрии научные разработки не использовались российским бизнесом. Господин Николай Арзамасцев, который возглавлял в Минпромнауки департамент инноваций и коммерциализации технологий, заявлял, что в середине 90-х в России работало 50 тысяч технологических компаний.

- Первые российские технологические компании были созданы на базе бывших опытных производств. Работавшие там специалисты были ближе к конечному продукту и понимали, как научную разработку превратить в продукцию и заработать. Но, производя и продавая такой продукт, они зачастую не учитывали интересов института, в рамках которого этот продукт разрабатывался. Кроме того, эти компании не были поддержаны инфраструктурно: не было ни знания, ни опыта, ни понимания, как в этой сфере работать и защищать свою интеллектуальную собственность. Примеров успешных компаний, прошедших через тернии 90-х, немало, но было бы преувеличением говорить об успешности развития малого инновационного предпринимательства в целом. Статистика это подтверждает: из 50 тысяч малых компаний, работавших в середине 90-х в сфере науки и научного обслуживания, в начале этого века осталось не более 28 тысяч. И это с учетом вновь созданных за прошедшее десятилетие компаний.

- Как же с учетом приобретенного опыта предполагается выстраивать отношения между наукой и рынком?

- Теоретически это можно сделать несколькими способами. Можно накачать бюджетными средствами те же самые институты, чтобы они довели свои разработки до рыночного продукта и потом передали его в производство, в первую очередь, наверное, государственное, потому что государство оплачивало его разработку. Но тогда надо соответственно восстанавливать систему государственного финансирования всей цепочки создания нового продукта - от возникновения идеи до его производства и продвижения на рынке. Но бюджет мал, и такой способ решения невозможен. Поэтому была заложена другая основа: государство дает несколько стартовых условий, при которых на базе этих разработок возможно возникновение самостоятельного инновационного бизнеса.

- И что же это за условия?

- Во-первых, начали создаваться профессиональные инфраструктуры, такие, как ЦТТ, которые могли бы способствовать возникновению бизнеса на научных разработках. Во-вторых, появились денежные средства на стартовый капитал. Финансирование малых инновационных компаний на начальной стадии - это наиболее рисковая область, и на Западе она всегда покрывалась государством или бизнес-ангелами. В России бизнес-ангелов практически не существует, соответственно, это государственное дело. На этом же принципе работала американская программа SBIC в начале 70-х годов, которая запустила процесс создания новых технологических бизнесов. В 2003 году в России пускай с меньшими финансовыми возможностями, но все-таки государственным Фондом содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере была запущена программа "Старт", финансирующая инновационные проекты на самой начальной стадии развития. Раньше этот бюджетный фонд мог финансировать только развитие уже существующих компаний.

В-третьих, год назад вступила в действие новая часть Налогового кодекса, в которой из налогооблагаемой базы по налогу на имущество исключена интеллектуальная собственность. Раньше одним из барьеров для создания капитализированной интеллектуальной собственности была цена вопроса, потому что если ты поставишь на баланс интеллектуальную собственность по реальной рыночной стоимости, то сразу будешь платить 2% налога от стоимости, даже если ты ее еще не используешь в хозяйственном обороте. Сейчас этой проблемы нет.

Но самый важный аспект - правовое обеспечение процесса коммерциализации научных разработок. Надо, наконец, определяться с правами на интеллектуальную собственность. Пока что из правового оборота выпадают так называемые результаты научно-технической деятельности, полученные в научных коллективах за государственный счет. А эти разработки чаще всего - самые интересные для коммерциализации. Между тем лишь 1% таких результатов используется в официальном хозяйственном обороте, остальное большей частью используется нелегитимно.

Программу ЦТТ и запустили под эгидой того, что, пока мы будем создаваться, будет решен вопрос передачи прав на интеллектуальную собственность от государства институтам-разработчикам. Но решение все переносится и переносится. И до сих пор существует юридическая проблема, которая не позволяет университетам и НИИ коммерциализовывать технологии. Потому что непонятно до сих пор, кому они принадлежат.

- В чем же загвоздка?

- Инициатором решения этого вопроса был Минпром, а затем Минобр. Они подготовили адекватные теоретические обоснования и документы. Затем они должны были проходить согласования в МЭРТ, Минфине и существовавшем тогда отдельно Минимущества. МЭРТ с пониманием к этому отнесся. Минфин долго упирался: а как же деньги, которые были вложены в разработки государством? Как же можно просто взять и отдать! Но им в конце концов объяснили, что можно передать для коммерциализации разработки или они будут потеряны, других вариантов нет. Если разработки, так сказать, общественные, то никому они не интересны. Ни один коммерческий инвестор не придет на непонятные права, потому что рисков очень много. И компенсировать их могут только права на какую-то интеллектуальную собственность, которыми ты можешь защититься в суде, если возникнет конфликт интересов на рынке. И Минфин одобрил в общем и целом этот подход, определившись по отношению к двойным технологиям, военным, тем, что нужны для внутреннего использования государством. Эта часть утверждена и в качестве нормативного акта уже действует. Что же касается гражданских технологий, то камнем преткновения стало Минимущества. Там сказали: давайте сначала подсчитаем, сколько все это стоит, посмотрим, у кого это на балансе, определим этот объект юридически и со стоимостными характеристиками, а потом будем решать, как его передавать: какие-то аукционы устраивать, торги или чего еще, ну как с недвижимостью. Свели вопросы интеллектуальной собственности к вопросу имущества. И вот тут все и застопорилось. Потому что реально интеллектуальную собственность никто никогда не оценивал. Даже если она закреплена где-то, а такое бывало достаточно редко, то закреплена по цене ее регистрации. Минимущества это не устраивает. Тогда решили исходить из затрат государства на производство этой интеллектуальной собственности.

Интеллектуальная собственность, по мировым канонам, реально может быть оценена тремя методами. Один из них затратный. Реально же всегда используют рыночные методики: или по аналогам - сколько аналог стоит, или по тому, какой поток денежных средств она может обеспечить при коммерциализации. Рыночные методики у нас как раз и не используются. Их достаточно сложно применять в наших условиях, да и специалистов нет. А при использовании лобового способа - посчитать, сколько на это потрачено денег - на это уйдут годы и годы. Потом будет объявлена огромная стоимость - называют цифры 400-600 миллиардов, это сколько было потрачено советским бюджетом на проведение научно-исследовательских работ. Но ведь не каждая работа заканчивалась каким-то результатом, не все работы являются интеллектуальной собственностью. Минимущества заявило, что нужно выявить объекты интеллектуальной собственности, поделить между ними посчитанную стоимость и дальше решать, как передавать. А если передаем, то хотим иметь там долю. Ну, наверное, логично, но такой лобовой подход рушит возможность согласовать ситуацию с коммерческими интересами. Ни один инвестор его не поймет и не знает, как с этим работать. Надеюсь, что после переподчинения Минимущества Министерству экономического развития и торговли этот вопрос как-то адекватно решится в самое ближайшее время.

- Как же ЦТТ работают сейчас?

- Мы эту ситуацию разрешаем и "кривым", и "косым" способами. Да, нас могут когда-нибудь где-нибудь "прихватить" - за незаконную приватизацию. Но с точки зрения существующих нормативов мы действуем достаточно точно и логично. Если интеллектуальная собственность зарегистрирована в университете или в институте, то мы работаем с этим собственником.

- А много ли, по вашему мнению, у нас интеллектуальной собственности, которую можно превратить в конкурентоспособный технологичный продукт?

- Оценки невостребованной интеллектуальной собственности различаются даже не в разы, а на порядки. Зависит от того, что считать интеллектуальной собственностью: пыльные полки институтов, на которых лежат некие разработки, или группы ученых, которые способны что-то генерировать. Это две точки отсчета. Если бы мы ориентировались на первую, то зарылись бы на годы в изучение патентов и научно-технических отчетов. Мы же идем от второй точки и ищем тех, с кем можно работать. Например, мы еще в ноябре 2003 года в двух партнерских с нами институтах - Санкт-Петербургском государственном университете информационных технологий, механики и оптики и Всероссийском государственном научном центре "Государственный оптический институт им. С. И. Вавилова" - провели конкурс идей и разработок, потенциально интересных рынку. Оценивались проекты, существующие только на уровне идеи, и уже известные технологии, для которых возможны новые применения. Мы ограничили только тематику разработок - она не должна была быть военной. Рассмотрели 42 проекта. С пятью-шестью будем работать дальше. Было и так, что представленные проекты оказывались неинтересными, но за ними стояли интересные группы разработчиков, умеющих плодотворно работать. И сейчас мы продолжаем работу с теми, в ком увидели перспективу. Работа ЦТТ с разработчиками - это штучная работа, что подтверждает мировая практика. Один из самых успешных центров трансфера технологий, который я видел, работает в Канаде. За восемь лет своего существования он создал 50 компаний - это одно из первых мест на североамериканском континенте.

- Любая бизнес-компания создается под потребности рынка. Что собой представляют российские рынки высокотехнологичных продуктов? Кто-то их просчитывает и анализирует?

- К сожалению, информации практически нет: никто их не мониторит, никто не сопровождает. Под разные задачи проверялись отдельные секторы. Исключение - рынки информационных технологий и телекоммуникаций. Первый у нас бурно развивается, потому что предлагаемый продукт не материальный, а виртуальный - программное обеспечение, оно не знает вопросов, связанных с таможнями, там нет границ, товар достаточно просто перебросить в любую точку. Второй рынок возник, когда уже не было СССР, сразу как частный. Я имею в виду мобильную связь, она весь рынок телекоммуникаций и вытянула. Он возникал по всем канонам корпоративного западного строительства, и соответственно информационное сопровождение его было так же построено. Все остальные рынки неочевидны и фрагментарны - попробуй, например, что-то выяснить по рынку микроэлектроники. Невозможно.

На самом деле в России есть технологии, но рынки почти все западные. Есть возможность на них пробиваться, но способы выхода туда совершенно другие, там барьеры достаточно высокие, и под каждую задачу нужно отдельный способ выхода иметь.

Только не надо заблуждаться, что есть российский рынок и есть международный. Российский - часть международного. И если ты не конкурентоспособен на международном, то и на российском ничего не сделаешь. Исключение составляют ниши госзаказа. Раньше это было просто распределение бюджета по некоторым неочевидным принципам. Только сейчас я впервые увидел реальную двухгодичную программу Минобрнауки по созданию рынка высокотехнологичных продуктов. Впервые реальный инструмент появился. Другой вопрос, как она реализуется, но с этим у нас всегда проблемы. У прошлой власти было не очень много идей, зато реализовывалось все блестяще. А сейчас с идеями в нашем секторе вроде как неплохо, а с реализацией все очень тяжело. Видимо, потому, что идеи правильные. Они такие правильные, что их в карман не засунешь. Поэтому тех, кто их готов реализовывать, не очень много.

Еще один рынок - это оборонный заказ. Но малым компаниям туда не пробиться по многим причинам.

И, наконец, рынок крупных корпоративных заказчиков хай-тека - "Газпром", РЖД, РАО "ЕЭС", - сейчас они являются реальными хорошими рынками. Там есть ниша, куда могут встраиваться наши компании, не международно ориентированные.

ДОСЬЕ

Александр МАЛИНОВСКИЙ родился в 1966 г. в Ленинграде. В 1989 г. окончил Ленинградский институт точной механики и оптики по специальности инженер-электрик. В 1993 г. - Санкт-Петербургский университет экономики и финансов по специальности экономист. В 1995 г. - Международную школу менеджмента "ЛЭТИ-Лованиум" по специальности финансовый менеджер. С 1995 по 2000 г. под руководством будущего министра науки и образования РФ Андрея Фурсенко работал в Региональном фонде научно-технического развития Санкт-Петербурга, занимался привлечением инвестиций в наукоемкий бизнес. Как эксперт ЦСР "Северо-Запад" входил в состав рабочей группы Минпромнауки РФ по подготовке Концепции развития венчурной индустрии в России до 2010 г.

Источник: "Политический журнал"